Не один я после побега из дома чувствовал себя одиноко. В таком же положении был и мой двоюродный брат Семен. Он отслужил в армии и приехал поступать в институт. Семен был сыном тети Нади. Я сдружился с двоюродным братом. Если бы не он, я бы, наверное, снова убежал и уж на этот раз обязательно добрался до Щурова — села, где жила тетя Люба. Мать, глядя на меня, не могла нарадоваться:
—Молодец Николай,— она меня так назвала впервые, — Вот таким был твой дядя Коля. Я довольна. — Отец в отличие от матери на меня смотрел с опаской и успокоился лишь только тогда, когда я однажды разбил дорогую вазу.

—Слава Богу,— сказал он, когда мать, схватив тряпку, принялась меня колотить, — парень оживает.
Галлюцинации — образ тети Любы и ее заразительный смех долго не покидали меня. Однако я быстро пришел в себя, не то, что Семен. Хотя мне порой и казалось, мы с ним приехали вместе.
Семен, как ему было нетрудно, но сдал экзамены и поступил в институт. Он желал быть независимым от родителей, для этого двоюродный брат выбрал вечернее отделение. Это позволило ему работать на заводе и получать деньги.
Я учиться не хотел. Мне даже в школе было учиться невмоготу. Пример двоюродного брата был не для меня. Я мог равняться только лишь на Валеру. Валера школу окончил на одни тройки и то восемь классов. Получать среднее образование он отказался.
Отец отдал его в училище. Брат хотел пойти работать на завод, но его не взяли. Женщина в отделе кадров, ознакомившись с документами, взглянув на парня, сказала:
—Мал еще, подрасти немного!
Дома Валера удивлялся:
—Мам, неужели я не выше отца?
—Выше! — ответила она.
—Но он ведь работает. Даже Семена и то взяли на завод, хотя он приехал из села. Почему я не могу?
—Тебе сколько лет?— спросила мать, и сама же ответила, — пятнадцать! Ты еще несовершеннолетний. Наработаешься, не спеши. Все в свое время!

Чтобы не делал Валера, он видел себя взрослым, спешил стать им. Брат нарочито показывал, что у него изменился голос. Однажды Валера, вдруг ни с того ни сего, взял в руки сигарету. Правда, в училище многие ребята уже курили. Он не был серой вороной — исключением. Иногда парень приходил домой выпивши. Отец его не трогал. Мать пыталась как-то остановить сына, но Владимир Фомич сказал:
—Не лезь, Валера мой. Он уже взрослый. Пусть сам решает, что ему нужно. А ты лучше смотри за своим «дядей Колей», — и он показал пальцем на меня.
Мать обиделась на него за эти слова и решила не вмешиваться:
—Ну, хорошо занимайся своим сыночком сам. Мне он не нужен. Но заниматься Валерой отец не мог. Он часто болел. Я не раз слышал от него:
—Коля вот здесь, будто кто-то сидит во мне, — отец показывал на грудь, — и ножами меня колет. — Отца мучила язва желудка. Раза два-три в году он ложился в больницу и находился там неделями. А сколько ему приходилось пройти обследований. Мой брат был предоставлен сам себе. Свобода, которую Валера получил от отца, его радовала. Он ею пользовался.
Однажды брат попал в отделение милиции. Его вместе с ребятами забрали за распитие водки в неположенном месте — в парке отдыха. Отец лично сходил за Валерой и забрал его оттуда.
—Ну, как там, в каталажке? — поинтересовался я, едва брат появился на пороге квартиры. Валера, не говоря не слова, тут же замахнулся на меня кулаком. Я еле успел отскочить и спрятаться за Семена. Если бы не моя реакция, мне попало. После брат избегал милиции. Отец строго-настрого наказал:
—Хочешь выпить? Возьми бутылку и выпей дома, чем в подворотне. Я разве тебе запрещаю. Однако просто без повода не пей. Запомни это! — Брат запомнил слова отца. Брал и пил. Поводов у него хватало. То праздник, то день рождения у друга, то сдача экзамена.
Мать рано уходила на работу, возвращалась поздно. Дома она появлялась никакая. Для отца домом стала больница. Семен уходил со всеми, возвращался, где-то около одиннадцати часов вечера. Мы были предоставлены сами себе.
Валера часто был не один, с друзьями. Бывало, приходил Тольяныч. От нечего делать они сбрасывались и карманные деньги, выданные родителями на мелкие расходы, пускали на покупку вина. Друг Валеры по двору все время оглядывался.
—Ты чо? — спрашивал его брат.
—Вдруг, твои родители придут, мать или отец? Застукают! — отвечал он.
—Не боись, мне разрешают.
Дома, в их компании мне было неуютно. Я все больше и больше времени проводил на улице. Матери это не нравилась. Она в любых моих действиях видела плохое.
—Коля, что с тобой происходит?— часто спрашивала мать.
—Ничего!— отвечал я. — Ты меня не доставай, и все будет нормально. Я не хотел, чтобы она копалась в моей душе. Почему я должен быть копией ее брата Коли. Кто он такой, чтобы я его повторял.
Дядя Коля учился хорошо. Мать всегда любила повторять мне, что если бы ее брат не умер он, был бы каким-нибудь ученым. Николай Кондратьевич ходил в один класс, а сдавал экзамены за другой. У меня с учебой ничего не получалось. Наука мне давалась хуже, чем Валере, хотя он и не блистал. Мастак был учиться мой двоюродный брат Семен. Учеба у него занимала первое место. Я не мог, как он сидеть часами над учебниками. Это было не для меня. Двоюродный брат не раз пытался мне помочь. Но я не был усидчив и поэтому часто от его помощи отказывался.
Моя мать была довольна приездом племянника, так как родственники по ее линии своим присутствием не баловали. Я не мог припомнить, когда тетя Надя или же тетя Люба были у нас в гостях.
Мать выделяла Семена. Особенно ее радовало то обстоятельство, что племянник сумел поступить в высшее учебное заведение. Она с удовольствием высказывала Владимиру Фомичу моему отцу:
—Вот, видишь, парень из села, а поумней наших, — городских будет, — ей это было нужно, потому что отец кичился своим происхождением и часто похвалялся родней. Особенно он расходился, когда к нам в гости приезжала его сестра тетя Валя с мужем дядей Петей и своими домочадцами Гришей и Витей. Они жили в Ногинске. Отец мой был родом оттуда.
—Я, москвич, а ты кто?— кричал отец, изрядно нагрузившись коньяком, и, тыкая пальцем в сторону матери, утверждал: — Село, вот кто ты!
Тетя Валя была довольна. Она тоже была москвичка.
Приезд родственников из Ногинска был нечастым — раз-два в месяц. Подарки, которые они привозили, предназначались Валере. Он был любимый сыночек моего отца.
—Наша порода, говорила тетя Валя, тиская Валеру, — наша!
Подарков было много. Они состояли из игрушек подросших сыновей тети Вали и дяди Пети. Гриша и Витя, сколько я их помню, были для меня всегда большими.
Валеру привлекали машинки, трактора, самолеты. Все остальное он отдавал мне.
Тетя Валя вела себя с вызовом, во все вмешивалась и часто способствовала разжиганию ссор.
Мать не раз выталкивала отца в Ногинск.
—Съезди к своей москвичке.
Отец сопротивлялся:
—Да был я у нее. Она готовить не умеет. С язвой у них там делать нечего.
Тетя Валя, создав конфликтную ситуацию, сама же и успокаивала всех.
—Ну ладно, хватит вам,— говорила она, — давайте садиться кушать. Нас детей размещали рядом за общим столом.
Валентина Фоминична торжественно доставала из сумки бутылку коньяка, она его привозила для брата и ставила ее посреди закусок, с шумом раздвигая тарелки.
—Это тебе для язвы,— говорила плотная, пышущая здоровьем, в отличие от отца, женщина и, как-то по-особенному, бросала взгляд на присутствующих. Мать принимала ее вызов на себя, ей не нравилось то, что Валентина Фоминична потихоньку спаивает мужа. Владимир Фомич чувствовал это и выгораживал сестру.
—Я на войне в рот не брал этого зелья, а там было положено каждому солдату по пятьдесят граммов спирта.Сейчас я просто вынужден пить. Врач мне сказал: «Тебе осталось жить месяц». А уже сколько прошло? — и отец принимался подсчитывать, загибая на руке пальцы.
—Ну, и дурак!— однажды не удержавшись, ответила мать. — Лучше бы ты там пил. Сейчас, когда дети становятся на ноги, ты должен быть трезвым. — Она с опаской относилась к переменам во взаимоотношениях с мужем. Болезнь не только физически переламывала Владимира Фомича, но и духовно.
Фраза, высказанная матерью, понравилась Валентине Фоминичне — она засмеялись громче всех. Тетя Валя любила шуточки. Ей было все равно над кем и над чем смеяться. Она могла и себя не пожалеть. Возможно, мать ее из-за этого свойства характера часто прощала.
Семена тяготили застолья, и он часто их игнорировал, придумывая поводы, чтобы не присутствовать. Отговорку порой ему было найти трудно. Я как мог ему помогал. Однажды он сказал мне:
—Я, Коля если случается выпить рюмку вина или водки, чувствую себя плохо. День потерян. Мне так много нужно еще сделать. Москва — это тебе не Щурово — мое село, здесь у меня столько возможностей. Я там учиться не мог. Не было условий. Сейчас я должен наверстать упущенное время. Мне нельзя терять ни одного дня.
Мой отец обижался на Семена. Как-то он сказал мне:
—Коля, не понимаю я твоего двоюродного брата. Он устроился на работу и не поставил даже пол-литра. Потом первую зарплату нужно было обязательно отметить, а он, он принес торт какой-то и всего лишь. Разве это порядок.
—И правильно сделал! Торт и чай — то, что надо!— сказал я.
На мои слова отец махнул рукой, посчитав меня еще ребенком.
Отцово недовольство подействовало на Семена, и он однажды притащил полную сумку с бутылками вина. Я был удивлен. И не только я, но и мой отец, однако не удержался и похвалил племянника:
—Вот это по-нашему!
Семен со звоном поставил на стул сумку и принялся доставать бутылки. Я бросился ему помогать. На большом круглом столе выстроилась целая батарея. Мой двоюродный брат четко перечислял все торжественные дни — праздники, за которые Владимир Фомич мог бы пропустить рюмочку. Их набралось с десяток.
—Эта бутылка? За мой приезд! Эта? За мое трудоустройство! Это? За первую получку! Это? За поступление в институт. Это?…
Мне было стыдно за отца. Однако он отнесся к поступку Семена спокойно.
—Садись Сеня,— сказал он, — садись за стол. Валера иди к нам. Меня он отогнал:
—Вот будешь немного постарше, добро пожаловать и ты!
Я видел, что Семен пить не будет. Он все обставил так, чтобы отказаться от застолья.
—Нет, спасибо, мне нужно торопиться в институт,— он сделал шаг в сторону двери и остановился. — Да, еще. Мне дают место в общежитии. Я завтра собираюсь переехать.— Отец его не слышал, но тут же согласился:
—Хорошо, хорошо,— его взгляд был направлен на бутылки.
— Мы тебе оставим, — продолжил он. — Давай вечером приходи. — Семен пришел, однако выпил всего лишь одну рюмку и на настойчивое предложение повторить, сказал:
—Нет-нет, я больше не могу. Мне завтра на работу!
—Нам тоже,— ответил мой отец, — но мы же…
На следующий день Семен, собрал свой чемодан и отправился в общежитие. Без него в доме стало пусто. Присутствие двоюродного брата несколько скрашивало мою жизнь. Мать, много раз пыталась с его помощью воздействовать на меня, но так и не смогла. Семен не любил давить, «нагружать» кого-нибудь, используя силу, даже меня.
Удовлетворительная оценка по математике — это его заслуга. Мне грозила двойка. Я окончил восемь классов. Учиться дальше мне не хотелось, я решил отправиться по стопам Валеры. Дорожка, слава Богу, была проторена. Мать ни как не соглашалась. Я тряс аттестатом, в котором было много троек, и кричал:
—Скажи, кто меня с такими оценками возьмет? А потом я хочу работать у вас в колхозе. Мне как Валере завод не нужен!
—Ты что? — кричала на меня мать. — Даже и не думай. Кому скажи, парень живет в Москве, а работает в колхозе, — засмеют. Я, думаешь, отчего уехала из деревни, чтобы работать в колхозе? Нет, так получилось! Уж лучше иди ты в училище.
На том мы и решили. Мой аттестат был не лучше аттестата Семена. У него также хватало троек. Однако мой двоюродный брат имел сильное желание учиться, чего не имел я. Мне в высшем учебном заведении делать было нечего. К тому же, чтобы пойти в институт я должен был получить среднее образование. Представить себя учащимся девятого, не говоря уже о десятом классе, я не мог.
Мой отец Владимир Фомич стремился нас детей поставить на ноги. Он торопился, боялся приближения смерти, часто жаловался на боли в желудке.
—Ты, хоть лучше закусывай,— наваливалась на него мать, смирившись с пьянством мужа, — высох весь, как та вобла. — На отца было страшно смотреть.
Чем слабее он становился, тем более разнузданнее в поведении был мой брат Валера. Присутствие Семена его несколько сдерживало. Он был вынужден с ним считаться. После отъезда двоюродного брата свобода, которую Валера вдруг ощутил, его окончательно испортила. Я стал сторониться Валеры и избегать. Он готов был в любой момент пустить в ход свои кулаки.