К Александру я относился как к хозяину, работодателю, к его жене, как к хозяйке, потому, что она, хоть и не влезала в мои отношения с ее мужем, но была для меня так же значима. Как на женщину я на нее старался не смотреть. Правда, в ней что-то было такое, что меня привлекало. Я не мог понять, что, и приглядывался к ней. Мой взгляд, возможно, однажды и заметил сосед, мужик, которого Александр, уехав на заработки, приставил за нами наблюдать Он часто появлялся в доме по самым разным пустякам. О причине его внимания я не догадывался, да и Галина тоже. Однако теперь это было уже неважно. Наши судьбы пересеклись. Мы жили вместе.

Я был благодарен Галине. Она все в доме изменила. Понятное дело — женщина. У нас на окнах появились красивые занавески, на столе скатерть, на полу дорожки. Стены дома также стали привлекательными. Галина на них повесила фотографии, для которых попросила меня изготовить рамки. Ее просьбу я выполнил с удовольствием.
Чугуниха, да и не только она, но и другие жители Варинова, Галину хорошо знали. Родина моей матери Веры Кондратьевны была и для нее не чужой. В поселке, Галина родилась. Возможно, это было одной из причин ее переезда ко мне. Хоть я в этом не уверен.
Вариново находилось на одной улице и представляло собой десятка два простеньких деревянных домов вдоль широкой асфальтовой дороги, идущей из Щурова в районный городок.
Однажды Галина, взглянув мне в глаза, сказала:
—Хочешь, я покажу тебе дом, в котором когда-то родилась и жила с матерью? — и, взяв меня за руку, повела по улице, рассказывая о поселке, о его жителях.
Я шел следом за Галиной и внимательно слушал.Прошли мы немного и вдруг остановились у груды мусора, заросшего сорняками.
—Вот здесь жила твоя родственница — тетя Люба хохотушка вместе с мужем и детьми, а после они уехали в Щурово, — сказала Галина и, увидев, что я вдруг загрустил, добавила: — Не переживать, мне ведь тоже похвалиться нечем! Вот сейчас увидишь, пошли.
На краю поселка у леса мы вновь остановились.
— А вот эти развалины — мой дом. Ладно, идем,— и Галина легонько дернула меня за рукав. — Я тебе сейчас такое место покажу, заглядишься, — и она пошла в сторону леса к озерцу, я следом за ней. Озерцо с берегов почти все заросло травой, и лишь где-то в середине на солнце блестела зеркалом вода.
—Вот здесь я в жаркую погоду ребенком купалась. У меня не было отца. Меня принес аист. Вот тот, наверное, — Галина показала на дерево — высокую толстую вербу у старого, замшелого дома, крытого черепицей.
Я задрал голову и увидел на дереве двух красивых птиц. Они стояли в гнезде и спокойно смотрели на окружающее их зеленое запустение.
Мы обошли озерцо и направились к лесу. Он был таинственен и тих. Галина вела меня, как маленького ребенка, за руку. Рядом с соснами тут же рядом росла береза, осина, дуб, в лицо лезли ветви молодой поросли и кустарника.
Вдруг, неожиданно остановившись, моя подруга сказала:
—Николай, смотри вот эта береза любимое для меня дерево. — Ствол его, слегка поднявшись над землей на высоту чуть более метра, делал изгиб, образуя площадку, а затем снова устремлялся вверх.
—Здесь я любила сидеть в детстве, — с грустью сказала Галина, и глаза ее наполнились слезами. Не удержавшись, я вдруг легко подхватил ее на руки, и она ахнуть не успела, как уже сидела на дереве.

Мы долго разговаривали. Нам было что сказать друг другу. Когда настало время возвращаться, я аккуратно снял Галину с дерева. Ее нежное тело скользнуло по мне. Я не удержался, обнял Галину и поцеловал. До этого времени мы, хотя и находились рядом, но не были близки. Как-то не получалось. Что-то сдерживало. Хотя природа и требовала своего, но человек есть человек, — никакое-нибудь животное — я себя сдерживал, Галина тоже.
Наверное, было не время. И вот оно настало. Я такого удовольствия раньше никогда не испытывал. Галина вся растворилась во мне. Мы были единое целое —неотделимы друг от друга. Такого у меня никогда не было. Сколько в этом было романтики, описать невозможно. В прошлом, все, у меня происходило словно в полусне — по пьянке, и кроме отвращения после ничего не вызывало.
Галина и я домой возвратились с сияющими лицами. Даже дети, которых я полюбил, пусть они и не были моими, после этого дня стали ближе и родней.
Мать Галины, Раиса Максимовна, сразу признала во мне зятя. Я о ней заботился, сам все делал, не позволяя Галине даже прикасаться. Моя теща была парализована и не ходила и ее, поэтому часто приходилось переносить. К тому же Раиса Максимовна не разговаривала. Я помог ей, и скоро она стала что-то невнятно говорить, хотя раньше было одно мычанье.
Раиса Максимовна любила сидеть на улице, возле дома, на скамейке, правда, при Александре из-за болезни этого себе позволить не могла. Он был глух к ее желаниям. Я же не один раз в день, если погода не препятствовала, брал ее на руки и выносил на свежий воздух. Она часто находилась возле нас. Я сажал ее за стол, когда мы завтракали, обедали или ужинали, даже носил в туалет. Дальше все остальное делала Галина.
Я часто ловил на себе благодарный взгляд Раисы Максимовны. Однажды Галина сказала мне:
—Николай, моя мать, живя в твоем доме почувствовала себя человеком. Александр так с ней не обращался.

Недели две-три я не появлялся в Щурове. Нет, не боялся, хотя, если честно сказать, я встречаться с Александром, бывшим мужем Галины — это могло быть, не хотел. Но я пересилил себя и все же, минуя центр, огородами добрался до дома своих родственников. Мне интересно было узнать, что же о нас говорят в селе.
Тетя Надя, когда я ей рассказал, что вдруг, нечаянно обзавелся семьею, всплеснула руками. Она уже что-то слышала, но не думала, что все это касается меня.
—Николай, ты говоришь, Галина? Кто же это такая?
—Продавщица,— ответил я, — раньше работала в Щурово… Я был немногословен, но Надежда Кондратьевна меня поняла, долго ходила по комнате.
—Значит, — говоришь, — она сама из Варинова. Их дом раньше стоял на окраине поселка. Не ее ли мать бегала за нашим Колей? У твоего дяди в поселке была невеста, не знаю точно, но если я не запамятовала, ее звали Раисой. Я расспрошу у своих подруг, что это за женщина, которую ты взял себе в жены? Интересно!

Мне не терпелось, как можно больше разузнать о дяде Коле — от матери я мало слышал о нем. Тема его смерти для меня была запретной. Может, она и сама не знала, как умер брат, а может, он для нее всегда был живым.
Я очень сожалел, что дядя Коля не дожил до наших дней. Не удержавшись, я спросил:
—Тетя Надя, а отчего умер мой дядя?
—Отчего?— переспросила она и тут же ответила. — От болезни, конечно! Он жил у деда в Крапивном — маленькой деревушке недалеко от Варинова. Раз-два в неделю приходил домой. Дед Макар, все время плакал: «Отдал вам на один день внука, и вы не уберегли». Это было еще до войны. Николаю только исполнилось шестнадцать лет. Он однажды пас коров. Не колхозное стадо, а своих сельчан, как мы говорим — «людское» — была наша очередь. Пригнал их вечером с луга и отправился на гулянку. Парни и девки встречались на гумне. Там он увидел свою девушку — Раису, побыл с ней, а затем — домой. Ну, а мы думали, что Николай заночует у деда Макара, и его не ждали. Вечером пошел дождь, и какой дождь. По дороге он весь до нитки промок. Ему бы к печке, обогреться, но мы крепко спали. Брат стучал-стучал в окно, никто ему не открыл. Тогда он отправился спать на сеновал. Ночь была холодной, Николай промерз и заболел. Раньше к врачам мы не обращались как сейчас, не то было время, да и что были за лекарства, если пенициллина не было, в диковинку. Если бы это произошло сейчас, его бы подняли — спасли.

Я шел в Вариново домой и всю дорогу размышлял. Три километра отмахал и не заметил. Теперь, спустя много лет, мне стали понятны слова матери Веры Кондратьевны: «Коля-Коля-Николай, сиди дома, не гуляй». Что это? Нелепость или судьба? Сам себе задавал я вопрос и не мог на него ответить. Наверно было не время.