Художественно-публицистическая газета  наших родителей, бабушек и дедушек.

Выпуск №1

~ жизнь не поле ~ жизнь не поле ~ жизнь не поле ~ жизнь не поле ~ жизнь не поле ~ жизнь не поле ~ жизнь не поле ~

―Не до того было, чтобы предаваться размышлениям о дне, месяце и годе рождения. Время было тяжелое, ― говорила мне мать. Я не раз интересовался, спрашивал:

―Если хочешь, посмотри в паспорте, там все написано.

―Давай!

Мать лезла в комод, доставала и протягивала мне красную книжицу: ―На, бери. ― Я открывал паспорт, листал его страницы.

Но все это было не то. Война перепутала дни месяцы и года рождения многих людей, знакомая матери Анна Ивановна ― она учила в школе меня и моего брата оказалась на много лет младше своего возраста и, дорабатывая  до пенсии, с трудом передвигала ноги, ― она была попорчена болезнью. Другая женщина ― родственница моего отца ― наоборот ― носилась, как лошадь, хотя и приближалась к столетнему рубежу, ей было далеко за восьмой десяток.

После прихода в 1943 году Красной армии (тогда она так называлась) и освобождения Брянщины от фашистских оккупантов была проведена перепись населения. В день ее проведения мать, тогда еще девочка работала на колхозном поле, и сведения о ней и о двух ее сестрах ― их тоже на тот момент не оказалось дома, подала соседка Кичиха. Она долго не думала, ориентировалась на своих детей: Володю и Леню. Отсюда произошла ошибка. Изменить что-либо было не возможно: до начала войны мать, окончив семь классов, отправила в медицинское училище в город Клинцы Брянской области документы (в том числе метрическое свидетельство). После ездила, искала, ― не нашла. Они пропали.

Так что моя мать Надежда Кондратьевна Коряка родилась  23 сентября 1925 года в селе Калиновка (раньше она называлась Винокуровщиной) Чуровичского района Брянской области. Правда, ей и сейчас по прошествии многих лет кажется, что она родилась не в сентябре, а в июле месяце. Но уже ничего исправить нельзя.

Моя мать родилась в крестьянской семье Коряко Кондрата Фомича и Дарьи Ивановны. Была вторым ребенком после брата Николая. Рядом находились младшие сестры: Вера и Люба.

Маленькая Надя пошла в школу поздно, «не своим годом» после голодовки 1933 года. Родители отдали свою дочь в начальную школу, которая находилась рядом в поселке Новый Варин. Старший брат Коля тогда учился в районе Чуровичи в вечерней школе, он был старше на пять лет, жил  в селе Крапивном у дедушки Ивана.

Начальная школа была построена «новой властью» не только для  детей Нового Варина и Калиновки, но и деревень Вознесенск, Дубрава. Ее построили на бывшей земле помещика Жука. В школе работала и жила учительница ― попова дочка Мария Александровна. Она с мужем  Борисом Яковлевичем ― занимала две комнаты. Борис Яковлевич учился на педагога в городе Новозыбкове и по мере возможности помогал жене. После окончания института он и его жена уехали. В школу прислали учителей: Шайдуко Кирилла Яковлевича (жена у него тоже была учительницей, ― преподавала) и Григория Константиновича (фамилии мать не помнит).

Мария Александровна учила все четыре класса. В одной классной комнате находилось два класса и в другой. Во время урока учительница ходила из комнаты в комнату. На перерывах дети в коридоре играли в «камушки». На полу рассыпались камушки, затем играющий правой рукой брал один из них и подбрасывал его, в тоже время левой рукой пред тем как поймать брошенный вверх должен был взять с пола другой. Если он собирал все камушки, то после раскладывал их на полу по два и проделывал те же действия только с двумя: два камушка подбрасывал и два брал с пола, затем по три и так далее. Камушки нельзя было ронять, иначе в игру вступал другой человек.

Маленькая Надя играла с азартом и часто успешно.

Однажды рядом с нею на корточки присел Борис Яковлевич ― муж Марии Александровны и спросил:

―А ты в кого такая красивая? ―  Маленькая Надя была занята игрой и за нее ответила подруга: ― Она в мать.

Училась Надя Коряко на четверки и пятерки лучше своей сестры Веры. Они были погодками.

Праздник ― «Новый год» был самым лучшим из всех, проводимых в школе.  Его встречали поздно и гуляния проходили до часу ночи. Дети приходили в школу засветло. Их никто не провожал и не встречал, лишь только до дальней деревни Дубравы находился доброволец ― кто-нибудь из учителей или же родителей. Однажды дети из Дубравы, не дождавшись окончания праздника, сами ушли домой. На улице была сильная метель. Один из ребятишек отбился, долго петлял и, найдя стог сена, забрался в него.  Его искали несколько дней, нашли замерзшим и после этого случая праздник перенесли на дневное время.  Новый год стали встречать первого января.

Отучившись четыре года в «началке» Надя Коряко  отправилась учиться в районную среднюю общеобразовательную школу, которая находилась в Чуровичах. Сестра Вера шла на класс ниже и через год должна была составить ей компанию, но она не захотела продолжать образование и ограничилась только начальной. А вот младшая сестра Люба, как и мать, окончила семь классов.

Надя Коряко запомнила, что их в школу водил старшеклассник Тимофей ― серьезный парень. Его отец Андрей дружил с ее отцом. Сблизились они, когда мужчин «забирали» на войну  ― «первую с немцем». Кондрат и  Андрей прятались от призыва в картошке. На войну их все-таки отправили. Им посчастливилось, ― они вернулись домой. Правда, за отклонение от призыва у них из хозяйств забрали по корове. Дед матери Иван после долго возмущался,  ― выбрали и увели из сарая самую лучшую животину ― его.

―Пять коров, нет бы взяли корову Дарьи ― приданное, или же одну из коров сына, так нет же …

Надежда Коряко в Чуровичской общеобразовательной средней школе училась в пятом, шестом и седьмом классах. Могла продолжить обучение, ходить в восьмой, девятый и десятый классы их в то время сделали бесплатными, а до этого необходимо было платить, не гроши ― приличные деньги ― суммы, составлявшие полтары - две месячные зарплаты учителя. Не продолжила. Надежда решила пойти учиться в медицинское училище на фельдшера и подала документы. Это было в 1941 году.

Учится, Надежде не пришлось.  Профессию фельдшера она не получила. Началась «вторая война с немцем». Она началась неожиданно. В сентябре в поселке появилась немецкая разведка  ― два мотоциклиста. Они покрутились и уехали, после чего мужчины собрались и поделили между собой  колхозное добро в зависимости от трудодней. Рожь отдали снопами, картофель грядами. Люди убрали урожай и спрятали его в ожидании немецких войск. Колхозное начальство  многих хозяйств не знали, что делать и их добро попало фашистам, ― немцы наступали быстро.

Семья Коряко в то время перебралась в поселок Новый Варин, который вначале был организован на бумаге где-то в Чуровичском райкоме, а может быть и в областном ― в Брянске, а затем воплощен в жизнь. Калиновка подлежала сносу. Отец Надежды взял ссуду и построил дом на Новом Варине. После войны ссуду взыскали. Выплачивать займ пришлось матери ― копеечка в копеечку, денег не хватало, для чего она из хозяйства продала здорового быка. Правда, соседи говорили, что можно было и не платить. Деньги были выданы отцу, а его тогда уже не было: Кондрат Фомич умер от заражения крови: проколол ногу ржавым гвоздем, когда раскрывал старый сарай в колхозе. Умер и старший брат Надежды ― Николай. Он пас коров и попал под дождь, промок, заболел пневмонией. Лечения никакого не было. Сестра Вера тоже болела пневмонией, ее тоже не лечили, ― это было уже вовремя войны, но она выжила. Дарья Ивановна с дочерями Надеждой, Верой и Любой, годы оккупации провела в страхе, не за себя, за семью. Надежду ― мою мать чуть было не забрали в Германию. Она ее «вытащила»: отнесла в Чуровичи старосте трех литровую банку самогона и такую же посудину с медом.

―Я сердечница и в любой момент могу умереть, ― сказала мать старосте. ― У меня на руках трое детей. Надежда старшая. Если что, на кого я их оставлю… ― Староста внял словам Дарьи Ивановны и внес Надежду Коряко в отдельный список. Перед окончательной медицинской проверкой велел ей накуриться «китайского чая», что Надежда и сделала. У нее обнаружилось сильное сердцебиение и девушку отправили домой. Дарья Ивановна не намного пережила своего мужа Кондрата Фомича, умерла в 1943 году, но не от болезни сердца ― язвы желудка. Вначале она до неузнаваемости изменилась, сбросила вес, ― похудела, затем после освобождения  Брянщины от фашистских захватчиков ей неожиданно стало плохо ― пошла кровь. Врач из Чурович Мария Ивановна осмотрела Дарью Ивановну и ничего не могла сделать, другой врач из военного передвижного госпиталя тоже был бессилен.

Надежда, Вера и маленькая Люба остались одни. Любу хотели отправить в детский дом, но председатель колхоза сказал матери:

―Сидите дома, иначе потеряетесь. Трудно будет, ― отправим вас, кормится по дворам. Не бросим.

Победу встретили на приусадебном участке, ― сеяли. Из Чурович пришла девушка и сообщила. Сосед дед Роголь, находившейся недалеко, услышал, тут же  упал на колени и принялся молиться, а девушка из Чурович пошла по другим дворам с благой вестью. Обошла всех в поселке.

Колхозники были не выездными. После войны появилась возможность уехать. Из Чуровичского райкома пришла разнарядка мобилизовать молодых девушек  на работы в шахтах. Надежда Коряко подобно отцу, чтобы уклониться пряталась на огороде, затем уехала с соседкой на заработки в Москву, оставив маленькую сестру Любу на Веру.

Соседка устроила Надежду Коряко в столовую фабрично-заводского училища (ФЗУ) Люблинского литейно-механического завода, раздатчицей. За работу платили немного, правда, можно было питаться в столовой. Надежда во время своего дежурства Брянским парням всегда приносила лишние порции, вместо двух ― три и они радовались, когда была ее смена.

Однажды тетя Оля ― главная по залу в столовой попросила Надежду отнести завтрак директору ФЗУ, подождать и после того как он покушает забрать посуду. Она понесла завтрак. Директор принялся девушку расспрашивать: «Кто такая? Откуда родом? Есть ли родители?» ― и, узнав, что нет, сказал:

― Я буду тебе и отец и мать! У тебя нет специальности, ты должна ее получить. Я дам тебе пропуск на завод и направлю к Елизавете Петровне. Она отличный специалист, научит тебя. А Ольгу я попрошу, чтобы тебя отпускала.

Надежда Коряка закончила ФЗУ и как лучшая из выпускниц была направлена в   инструментальный цех.

Время, было голодное, ― жили по карточкам. Ложились спать с урчащими желудками. Надежда была девушкой сообразительной. Однажды был выходной и «народ» бездельничал:

―Девчата, кто не хочет пролеживать кровать? ― спросила Надежда, идемте за мной, подработаем и поедим. ― Поднялась подруга Ольга. Они, собрав все свои деньги, и взяв в долг у подруг, отправились в коммерческий магазин. Там купили несколько буханок хлеба, но, прежде, отстояв огромную очередь, затем этот хлеб продали на вокзале несколько дороже, оставив себе одну буханку. Она была за работу.

Голодное время вынудило Надежду Коряко уехать из Москвы. Она не дождалась нескольких месяцев, ― отменили карточки. Была возможность устроить свою жизнь, ― направить по непривычному руслу ― хватало смекалки и ума, находились люди готовые помочь девушке без отца и матери. Надежда Коряко была стахановкой, о ней писали в заводской газете, направляли учиться без отрыва от производства в Московский вечерний металлургический институт, его филиал располагался на заводе. Не знаю что и думать я учился в этом институте и окончил его. При этом не догадывался, что его студенткой могла быть и моя мать.

―Лучше работать в колхозе, и есть картошку, чем умереть с голода, ― сказала Надежда Коряко своей подруге, та согласилась и они удрали, оставив документы. В колхозе документы были не нужны.

В 1950 году Надежда Коряко на ярмарке в Чуровичах нашла себе мужа.

―Девчата, видите того мордастого волосатого парня? Он мой, ― сказала девушка. Слова ее оказались пророческими. Скоро она вышла замуж.

Первое время молодая пара жила в поселке Новый Варин в доме Надежды. Вера сестра Надежды уехала в Москву, там вышла замуж и осталась, младшая сестра Люба завербовалась в город Тулу на работы.

В поселке Новый Варин родились я ― Петр и мой брат Александр. Мой брат Василий и сестра Анна родились в Чуровичах. Тогда Чуровичи уже не были районом. Они вошли в состав Климовского района.

На Варине мать работала в магазине, а отец заготовителем. Прожили два года, затем купили в Чуровичах дом, но жить не стали, завербовались и уехали в большой промышленный город Магнитогорск. Хотели там остаться, но мне и моему брату не подходил климат, ― мы часто болели,  пришлось вернуться и поселиться в своем доме в Чуровичах. Работать матери можно было где угодно, но только не в Чуровичах. Мой отец был из старообрядческой семьи, и у них женам нельзя было работать.  Мать занималась детьми и хозяйством: у нас была корова, держали свиньей, кур, уток.

Стаж мать нарабатывала после того, когда я уже был взрослым жил в Москве, учился, работал. Она много лет работала в Чуровичской средней общеобразовательной школе.

В 1980 году мать пошла на пенсию, из школы  уволилась. Мой отец тоже после ухода на пенсию ни дня не работал, ― занимался хозяйством, и землей ― работы хватало. А еще время было сытое.

Однажды я приехал из Москвы в Чуровичи к родителям со своей маленькой дочкой. Мы устроились на диване у телевизора. Мать, вспомнив свое полуголодное детство, и такую же юность вдруг сказала:

―Вот бы поднялись мои родители и взглянули, как мы живем? ― помолчала, а затем, взглянув на отца и переведя взгляд на меня, продолжила, ― или хотя бы твоя бабушка Вера Борисовна?

― Да, ― сказал я, ― и взглянул на экран телевизора, ― там шла трансляция партийного съезда, выступал новый, очередной генеральный секретарь ― человек с «черной отметиной» на голове.

―Ну, если бы она увидела телевизор и вот этого, то, наверняка, закричала бы: ― Бес, изыди нечистая, и тут же снова умерла.

Не до того было, мы и подумать не могли, что слова матери окажутся пророческими. Но тогда Надежда Кондратьевна не знала что ветер перемен с приходом нового «царя», правильнее сказать «полуцарка» ― не было у него той грамотности, которой были наделены самодержцы российские, ― ничего хорошего ей не сулил, да и другим пенсионерам, не следовало ожидать сытой старости, потому что ветром перемен дохнуло с Чернобольской атомной электростанции. Она находилась рядом в восьмидесяти километрах от Чурович. Это было только начало, затем непонятная перестройка ― ее в народе назвали «пересройкой» доконала народ. Никакие нововведения генерального секретаря ничего хорошего народу не дали. Ладно, все бы ничего, потерпели, привыкли терпеть, выжили, но разрушилась могучая страна…

Как ни тяжело было жить в Москве, я подобно матери не уехал, чтобы выживать с семьей на картошке, ― я нашел способ возить ее из Чурович в город. Удержался до лучших времен.

В 2001 году мать стала вдовой, ― отец умер. Он бы пожил, но получил приличную дозу облучения. Наравне с ним получил большую дозу облучения и директор Чуровичской средней школы Третьяков. Он умер задолго до отца.

Сейчас матери более восьмидесяти лет. Она живет одна. Рядом недалеко живет мой брат Александр с женой, а минутах в пятнадцати в центре Чурович другой мой брат, младший со своей семьей.

Записал Петр Сосновский,

Чуровичи,

2009г.